Филиппъ же былъ необыкновенно застѣнчивъ и скроменъ. Онъ не зналъ, съ какой точки зрѣнія его друзья взглянутъ за его вчерашній поступокъ. Онъ сидѣлъ цѣлое утро дома съ однимъ польскимъ полковникомъ, который жилъ въ одной съ нимъ гостинницѣ и котораго Филиппъ пригласилъ въ свои секунданты на случай, если вчерашняя баталія будетъ имѣть послѣдствія. Онъ оставилъ полковника съ табакомъ и пивомъ, а самъ поскакалъ взглянуть на свою возлюбленную. Бэйнисы не слыхали о вчерашней баталіи; они только и говорили о балѣ, о любезности лорда Эстриджа, о присутствіи королевскихъ принцевъ, удостоившихъ этотъ балъ своимъ присутствіемъ. Филиппа мама побранила и холодно приняла; но онъ привыкъ къ этому обращенію и почувствовалъ большое облегченіе, найдя, что ей неизвѣстно его безпорядочное поведеніе. Онъ не сказалъ Шарлоттѣ о своей ссорѣ: это могло испугать дѣвушку; итакъ разъ въ жизни другъ нашъ промолчалъ.
Но если онъ имѣлъ вліяніе на издателя Galignani's Messenger, почему онъ не упросилъ редакторовъ этой превосходной газеты не упоминать о суматохѣ, происходившей на балу посланника? Съ сожалѣніемъ долженъ я сказать, что черезъ два дня послѣ бала, въ газетѣ появился параграфъ, разсказывавшій подробности баталіи, и виновный Филиппъ нашолъ нумеръ этой газеты на столѣ передъ мистриссъ Бэйнисъ и генераломъ, когда онъ пришолъ въ Элисейскія Поля по своему обыкновенію. За этой газетой сидѣлъ генералъ-маіоръ Бэйнисъ въ большомъ смущеніи, а возлѣ него — его грозная супруга; но Шарлотты въ комнатѣ не было.
Сердце Филиппа сильно забилось при видѣ этой угрюмой четы и виновной газеты, лежавшей передъ ними, на которую была положена худощавая рука мистриссъ Бэйнисъ.
— Итакъ, сэръ, закричала она:- вы еще удостоиваете насъ своимъ обществомъ послѣ того, какъ вы отличились третьяго дня? Вы дрались, какъ носильщикъ, на балу его превосходительства. Это отвратительно! Я не могу придумать другого слова: отвратительно!
Тутъ, я полагаю, она толкнула генерала, или сдѣлала ему какой-нибудь знакъ, по которому онъ догадался, что ему пора выступить на сцену, потому что Бэйнисъ прямо началъ стрѣлять въ Филиппа.
— Право, сэръ, о болѣе неприличномъ поведеніи я въ жизнь свою не слыхалъ!
— О васъ говорятъ по всему городу, мистеръ Фирминъ! это будетъ напечатано во всѣхъ газетахъ. Когда его сіятельство услыхалъ объ этомъ, онъ былъ взбѣшонъ. Никогда, никогда не будете приняты вы у посланника послѣ того, какъ вы такъ обезславили себя! вскричала генеральша.
— Обезславили — это настоящее слово. Безславно было ваше поведеніе! вскричалъ генералъ.
— Вы не знаете, какъ меня раздражили, извинялся Филиппъ. — Когда я подошолъ, Туисденъ хвалился, что онъ меня ударилъ… и… и… насмѣхался надо иною.
— Красивы были вы на балѣ! кто могъ удержаться отъ смѣха, глядя на васъ, сэръ?
— Онъ хвастался, что оскорбилъ меня, а я вышелъ изъ себя и ударилъ его. Что сдѣлано, того не воротишь, заворчалъ Филиппъ.
— Бить человѣка передъ дамами — большая храбрость! вскричала генеральша.
— Мистриссъ Бэйнисъ…
— Я называю это трусостью. Въ арміи мы называемъ трусостью ссору при дамахъ, продолжала генеральша.
— Я ждалъ дома два дня, не захочетъ ли онъ чего-нибудь побольше, застоналъ Филиппъ.
— О да! Оскорбивъ и прибивъ маленькаго человѣчка, вы еще хотите убить его! И вы называете это поведеніе христіанскимъ, джентльмэновскимъ?
— Это поведеніе злодѣйское! сказалъ генералъ.
— Благоразумно было съ вашей стороны выбрать такого маленькаго человѣка! продолжала мистриссъ Бэйнисъ. — Я удивляюсь какъ вы еще не прибили моихъ дѣтей! Не удивляешься ли ты генералъ, что онъ еще не прибилъ нашихъ бѣдныхъ мальчиковъ? Они совсѣмъ маленькіе.
— Это поведеніе грубо и недостойно джентльмэна! повторилъ генералъ.
— Вы слышите что говоритъ этотъ человѣкъ, этотъ старикъ, который никогда не говоритъ недобраго слова — этотъ ветеранъ, который былъ въ двадцати сраженіяхъ и никогда еще не билъ человѣка при женщинахъ? Билъ ты, Чарльзъ? Онъ сказалъ вамъ своё мнѣніе. Онъ сказалъ вамъ имя, которое я не повторю, чтобы не осквернить своихъ губъ, но котораго вы заслуживаете. И вы полагаете, сэръ, что я отдамъ своё возлюбленное дитя человѣку, который поступилъ такъ, какъ вы, и былъ названъ… — Чарльзъ! генералъ! Я скорѣе лягу въ могилу, чѣмъ отдамъ свою дочь за такого человѣка!
— Великій Боже! сказалъ Филиппъ и колѣна его подогнулись:- не-уже-ли вы измѣнили данному слову и…
— О! вы угрожаете на счётъ денегъ? потому что отецъ вашъ былъ обманщикомъ? вы хотите заставить насъ страдать? закричала генеральша. — Человѣкъ, который бьётъ маленькаго человѣка при дамахъ, навѣрно способенъ совершить всякій низкій поступокъ. И если вы желаете сдѣлать нищею мою семью, потому что вашъ отецъ былъ мошенникъ…
— Милая моя… перебилъ генералъ.
— Развѣ онъ не былъ мошенникъ, Бэйнисъ? развѣ это можно опровергать? развѣ и самъ не говорилъ этого разъ сто? Прекрасная партія! Нѣтъ, мистеръ Фирминъ, вы можете оскорблять меня сколько хотите. Вы можете бить низенькихъ людей при дамахъ, вы можете поднять вашу огромную злую руку на этого бѣднаго старика, но я знаю материнскую любовь, материнскій долгъ — и я желаю, чтобы вы не бывали у насъ болѣе.
— Великій Боже! вскричалъ Филиппъ:- не-уже-ли вы хотите разлучить насъ, генералъ? Вы дали мнѣ слово; вы подали мнѣ надежду. Это разобьётъ моё сердце. Я стану на колѣна передъ этимъ человѣкомъ, я… о! вы не сдѣлаете этого!
И, разстроенный, рыдающій, бѣдный Филиппъ сложилъ свои сильныя руки и обратился къ генералу. Бэйнисъ находился на глазахъ своей жены.