Но однажды — дней десять послѣ ссоры — къ Филиппу является Сестрица и говоритъ:
— Милый Филиппъ, вѣрно происходитъ что-нибудь дурное. Этотъ противный Гёнтъ былъ у насъ съ какимъ-то очень тихимъ старымъ джентльмэномъ; они разговаривали съ моимъ бѣднымъ папа о моихъ обидахъ и его — и подстрекнули его, увѣривъ будто кто-то обманомъ лишилъ его дочь большого богатства. Кто же это можетъ быть, какъ не вашъ отецъ? А когда они видятъ, что я подхожу къ нимъ, папа и этотъ противный Гёнтъ уходятъ въ таверну «Адмирала Бинга», и въ одинъ вечеръ, когда папа пришолъ домой, онъ сказалъ мнѣ: «моё бѣдное, невинное, оскорблённое дитя, ты будешь счастлива, помяни слово нѣжнаго отца!» Они замышляютъ что-то противъ васъ, Филиппъ, и вашего отца. Того стараго джэнтльмжна, который такъ тихо говоритъ, зовутъ мистеръ Бондъ, и два раза приходилъ къ намъ какой-то мистеръ Уальзъ, спрашивалъ у насъ ли мистеръ Гёнтъ.
— Мистеръ Бондъ? мистеръ Уальзъ? какой-то Бондъ быль стряпчимъ дяди Туисдена: старикъ, плѣшивый и одинъ глазъ больше другого?
— Ну да, кажется у этого старика одинъ глазъ меньше другого, говоритъ Каролина. — Первый приходилъ мистеръ Уальзъ — болтливый молодой свѣтскій человѣкъ, вѣчно хохочетъ, болтаетъ о театрахъ, операхъ — обо всёмъ, онъ пришолъ въ намъ изъ «Адмирала Бинга» съ папа и его новымъ другомъ — О! я ненавижу этого человѣка, этого Гёнта! — потомъ онъ привелъ старика, этого мистера Бонда. Что замышляютъ они противъ васъ, Филиппъ? Я говорю вамъ, что всѣ эти переговоры происходятъ о васъ и о вашемъ отцѣ.
Много лѣтъ тому назадъ, еще при жизни бѣдной матери, Филиппъ вспомнилъ вспышку гнѣва своего отца, который назвалъ дядю Туисдена плутомъ и скрягой, а этого самаго мистера Бонда — мошенникомъ, заслуживающимъ висѣлицы, за какое-то вмѣшательство по управленію какого-то имѣнія, которое мистриссъ Туисденъ съ сестрою получили въ наслѣдство отъ своей матери. Ссора эта была заглушена, какъ многія подобныя ссоры. Свояки продолжали не довѣрять другъ другу; но не было никакой причины, чтобы вражда перешла къ дѣтямъ, и Филиппъ, его тётка и одна изъ ея дочерей по-крайней-мѣрѣ были въ хорошихъ отношеніяхъ между собою. Союзъ стряпчихъ дяди Филиппа съ должникомъ и врагомъ его отца, не предвѣщалъ ничего хорошаго.
— Я не скажу тебѣ что я думаю, Филиппъ, замѣтилъ ему отецъ. — Ты любишь твою кузину?
— О! навсе…
— Навсегда, это разумѣется само собой, по-крайней-мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока ты не передумаешь, или кто-нибудь изъ васъ не надоѣстъ другому, или не найдётъ получше кого-нибудь.
— Ахъ, сэръ! вскричалъ Филиппъ, но вдругъ остановился…
— Что ты хотѣлъ сказать, Филиппъ, и зачѣмъ ты остановился?
— Я хотѣлъ сказать, если бы я не боялся оскорбить васъ, что, мнѣ кажется, вы жестоко судите о женщинахъ. Я знаю двухъ, которыя были очень вѣрны вамъ.
— А я измѣнилъ обѣимъ — да. А мои угрызенія, Филиппъ, мой угрызенія! сказалъ отецъ своимъ густымъ, трагическимъ голосомъ, прикладывая руку въ сердцу, которое, мнѣ кажется, билось очень холодно.
Но зачѣмъ мнѣ, біографу Филиппа, бранить его отца? Развѣ угрозы въ двоеженствѣ и огласкѣ не довольно, чтобы разстроить душевное спокойствіе всякаго человѣка?
Отецъ и сынъ, однако, встрѣчались и разставались въ тѣ дни съ необыкновенной кротостью и дружелюбіемъ, и эти дни были послѣдніе, въ которые имъ приходилось встрѣчаться. Филиппъ и впослѣдствіи не могъ вспомнить безъ удовольствія, что рука, которую онъ бралъ, отвѣчала на его пожатіе съ истинной добротою и дружелюбіемъ.
Почему же это были послѣдніе дни, которые пришлось проводить вмѣстѣ отцу и сыну? Докторъ Фирминъ еще живъ. Филиппъ довольно благополученъ въ свѣтѣ. Онъ и отецъ его разстались добрыми друзьями и біографъ обязанъ объяснить какъ и почему. Когда Филиппъ разсказалъ отцу, что Бондъ и Уальзъ, стряпчіе дяди его, Туисдена, вдругъ приняли участіе въ дѣлахъ мистера Брандона, отецъ тотчасъ угадалъ, хота сынъ былъ слишкомъ еще простодушенъ, чтобы понять, зачѣмъ въ это цѣло вмѣшивались эти господа. Если бракъ мистера Брандона-Фирмина съ миссъ Рингудъ былъ ничтоженъ — сынъ его былъ незаконнорожденный и ея состояніе переходило къ ея сестрѣ. Какъ ни тяжело было для такихъ добрыхъ людей, какъ наши пріятели Туисдены, обязанность лишать милаго племянника его состоянія; однако вѣдь обязанность всегда должна стоять выше всего и родители должны жертвовать всѣмъ для справедливости и своихъ родныхъ дѣтей.
— Случись со мною подобное обстоятельство, повторялъ безпрестанно впослѣдствіи Тальботъ Туисденъ:- я не былъ бы спокоенъ ни минуты, если бы думалъ, что я неправильно присвоилъ себѣ имѣніе моего возлюбленнаго племянника. Я не могъ бы спать спокойно, я не могъ бы показаться въ клубѣ, стыдился бы своей собственной совѣсти, если бы у меня на душѣ лежала подобная несправедливость.
Словомъ, когда онъ узналъ, что есть возможность присвоить себѣ часть состоянія Филиппа, Туисденъ видѣлъ ясно, что долгъ предписываетъ ему стоять на сторонѣ жены своей и дѣтей.
Свѣдѣнія, по которымъ дѣйствовалъ Тальботъ Туисденъ, были доставлены ему джетльмэномъ въ грязномъ, чорномъ платьѣ, который, послѣ продолжительнаго свиданія съ нимъ, отправился вмѣстѣ съ нами къ его стряпчему, вышеупомянутому мистеру Бонду. Тамъ на южномъ сквэрѣ, въ гостинницѣ Грэя, происходило совѣщаніе троихъ джентльмэновъ, результатъ котораго споро обнаружился. Господа Бондъ и Сельби имѣли необыкновенно проворнаго, веселаго, шутливаго и умнаго довѣреннаго писаря, который соединялъ дѣло съ удовольствіемъ, съ необыкновенной любезностью и зналъ множество разныхъ странныхъ исторій о разныхъ странныхъ людяхъ въ городѣ, кто давалъ деньги взаймы, кому нужны были деньги, кто былъ въ долгахъ, кто бѣгалъ отъ констэбля, у кого брилліанты, а у кого имѣніе было въ залогѣ, кто разорялся на строительный спекуляціи, кто гонялся за какою танцовщицей; онъ зналъ всё, о скачкахъ, дракахъ, ростовщикахъ, quicquid agunt homines. Этотъ Томъ Уальзъ зналъ кого кое-чего и сообщалъ это такъ, что вы помирали со смѣху.