Приключения Филиппа в его странствованиях по свету - Страница 78

— Чортъ меня возьми, сэръ! говаривалъ Филиппъ, крутя свои рыжіе усы: — я люблю, чтобы меня ненавидѣли нѣкоторые люди.

И надо признаться, что желаніе мистера Филиппа исполнялось. Кажется, другъ и біографъ мистера Филиппа имѣлъ нѣчто похожее на это чувство. По-крайней-мѣрѣ относительно этой дамы тяжело было поддерживать лицемѣрную вѣжливость. Имѣя въ насъ нужду по нѣкоторымъ ей одной извѣстнымъ причинамъ она скрывала кинжалъ, которымъ охотно пронзила бы насъ; но мы знали, что она сжимала его въ своей худощавой рукѣ, въ своёмъ тощемъ карманѣ. Она говорила намъ самые приторные комплименты, и гнѣвъ такъ и сверкалъ изъ ея глазъ — это была завистливая, лукавая женщина, но она любила своихъ дѣтей, берегла ихъ, сжимала въ своихъ худощавыхъ рукахъ съ ревнивой любовью.

— Прощай, душечка! Я оставляю тебя у твоихъ друзей. О, какъ вы добры къ ней, мистриссъ Пенденнисъ! Какъ мнѣ благодарить васъ и мистера Пенденниса… а смотрѣла она такъ, какъ-будто хотѣла отравить обоихъ насъ, уходя съ поклонами и съ приторными улыбками.

У этой дамы была искренняя пріятельница, полковница Бёнчъ, мужъ которой служилъ въ бенгальской кавалеріи и былъ теперь въ Европѣ съ женою и дѣтьми; они поселились въ Парижѣ для воспитанія молодыхъ людей. Сначала, какъ мы слышали, мистриссъ Бэйнисъ предпочитала Туръ, гдѣ жила ея сестра и гдѣ квартира и съѣстные припасы были довольно дешевы. Но Бёнчъ проѣзжалъ черезъ Булонь, отправляясь къ женѣ въ Парижъ, и встрѣтившись съ своимъ старымъ товарищемъ, такъ описалъ генералу Бэйнису дешевизну и удовольствія французской столицы, что генералъ началъ подумывать, какъ бы направить свои стопы туда. Мистриссъ Бэйнисъ не хотѣла и слышать о подобномъ планѣ. Она непремѣнно желала съ своей милой сестрѣ и въ Туръ; но когда въ разговорѣ полковникъ описалъ балъ въ Тюильри, гдѣ онъ и мистриссъ Бёнчъ были приняты съ самой лестной вѣжливостью королевской фамиліей, въ мысляхъ мистриссъ Бэйнисъ произошла перемѣна. Когда Бёнчъ началъ утверждать, что балы у калькуттскаго губернатора ничто въ сравненія съ тюильрійскими или съ балами префекта Сены, что англичане приглашаются и уважаются вездѣ, что посланникъ былъ чрезвычайно гостепріименъ, что пасторы удивительны, что въ ихъ гостинницѣ, которую содержала генеральша и баронесса С*. въ Petit Cliuteau d'Espagne, Avenue de-Valmy, Champs Elysées, у нихъ бывалъ балъ два раза въ мѣсяцъ, преспокойная квартира, самое избранное общество и всевозможныя удобства за столько-то франковъ въ мѣсяцъ — я говорю, что мистриссъ Бэйнисъ была сильно взволнована.

— Не балы у посланника и въ Тюильри прельщаютъ меня, говорила она: — потому, что я старуха и, несмотря на ваши слова, полковникъ, не могу представить себѣ послѣ баловъ у калькуттскаго губернатора что-нибудь великолѣпнѣе въ какомъ бы то ни было французскомъ дворцѣ. Богу извѣстно, что я говорю не о себѣ: но дѣтей надо воспитывать, а мою Шарлотту надо представить въ свѣтъ; о томъ, что вы говорили о превосходномъ пасторѣ мистерѣ К* я думала всю ночь, а болѣе всего о возможности дать хорошее воспитаніе моимъ малымъ дѣтямъ.

За этимъ послѣдовалъ восхитительный разговоръ и расчоты. Бёнчъ показалъ свои счоты у баронессы С*. Оба джентльмэна дѣлали разсчоты цѣлый вечеръ. Трудно было даже для мистриссъ Бэйнисъ принудить цифры согласоваться съ доходомъ генерала; но наконецъ ей удалось преодолѣть ариѳметическія затрудненія, и фунты шиллинги и пенсы распростерлись передъ нею. Они могутъ съэкономничать на этомъ, отказать себѣ въ томъ; они должны сдѣлать жертву для воспитанія своихъ дѣтей.

— Сара Бёнчъ съ дочерьми бываетъ при дворѣ — вотъ какъ! Отчего же и моей дочери не быть тамъ? спрашивала она.

На это генералъ ей говорилъ:

— Ей-богу, Элиза, вотъ ты о чомъ думаешь!

На это Элиза сказала: «нѣтъ» разъ двадцать, при каждомъ разѣ всё болѣе сердясь. Она объявляла передъ Богомъ, что она не желаетъ бывать ни при какомъ дворѣ. Генералу стыдно говоритъ такимъ образомъ. И затѣмъ произошла сцѣна. Хотя я не былъ при этой семейной ссорѣ, но мнѣ пересказалъ её мистеръ Фирминъ, а мистеръ Фирминъ узналъ это отъ одной особы, которая въ это время привыкла разсказывать ему всё тайны своего юнаго сердца, которая спрыгнула бы съ плотины въ море рука-объ-руку съ нимъ, еслибы онъ сказалъ; «пойдёмь», и безъ его руки, еслибы онъ сказалъ: «ступай», особа, которой вся жизнь измѣнилась — измѣнилась мѣсяцъ тому назадъ — измѣнилась въ одну минуту, въ ту минуту, когда она увидала рыжіе усы Филиппа и услыхала его громкій голосъ, привѣтствовавшій ея отца между коммисіонерами на набережной передъ таможней.

Туръ былъ по-крайней-мѣрѣ на полтораста миль дальше чѣмъ, Парижъ отъ… отъ одного города, гдѣ жилъ молодой джентльмэнъ, которымъ интересовалась миссъ Шарлотта Бэйнисъ: вотъ отчего, я полагаю, пришла она въ восторгъ, что ея родители рѣшились выбрать своимъ мѣстопребываніемъ болѣе обширный и ближайшій городъ. Притомъ она признавалась по секрету моей женѣ, что её мама и тётушка Мак-Гиртеръ вѣчно ссорились между собой; она предпочитала жить подальше отъ тётушки Мак-Гиртеръ. У ней никогда не было такого друга, какъ Лора, никогда. Она никогда не была такъ счастлива, какъ въ Булони, никогда. Она всегда будетъ любить всѣхъ въ нашемъ домѣ, всегда, всегда. Обѣ эти женщины горѣли энтузіазмомъ «къ спасителю» бэйниской фамиліи, какъ они называли этого высокаго молодца, котораго я вызвался быть біографомъ. Лѣнивый плутъ лежитъ и грѣется въ чудной теплотѣ и солнечномъ сіяніи юной любви. Онъ клялся, что онъ не жилъ и не былъ счастливъ до-сихъ-поръ; объявлялъ, что смѣётся надъ бѣдностью и презираетъ её; бранилъ издателей «Пэлль-Мэлльской» газеты за то, что они отказались напечатать любовные стихи, которые мистеръ Филиппъ теперь сочинялъ почти каждый день. Бѣдная Шарлотта! не получала ли ты эти драгоцѣнныя сочиненія? не восхищалась ли ими? не запирала ли ихъ въ тайной шкатулкѣ твоего сердца такъ же какъ и въ своёмъ маленькомъ столикѣ? не вынимала ли ихъ наединѣ, не цаловала ли и не благословляла ли небо за то, что оно даровало тебѣ такія драгоцѣнности? Это навѣрно. Я могу представить себѣ всё это и не видавши. У Филиппа же, который былъ самымъ безпечнымъ человѣкомъ на свѣтѣ и разбрасывалъ своё платье и бѣлье на полу своей спальной, въ это время карманъ сюртука былъ вѣчно набитъ бумагами, которыя шумѣли самымъ смѣшнымъ образомъ. Онъ всегда смотрѣлъ на этотъ драгоцѣнный карманъ и прикладывалъ къ нему свою большую руку, какъ-будто оберегалъ его. Въ карманѣ лежали не банковые билеты — вы можете быть увѣрены въ этомъ; въ немъ лежали документы, пояснявшіе, что насморку мама лучше, что Джонсизъ пилъ чай, Джулія пѣла, и проч: