— Кто называетъ меня злымъ? спросилъ Филиппъ у своего простодушнаго родственника.
— О, многіе! Кузенъ Рингудъ это говоритъ; Бланшъ это говоритъ; Улькомъ это говорить; только я его не люблю, онъ такой смуглый. Когда они услышатъ, что вы у насъ обѣдали, Рингудъ говоритъ: "Здѣсь былъ этотъ скотъ?" Я вовсе его не люблю. Но васъ я люблю, по-крайней-мѣрѣ, мнѣ такъ кажется. У васъ только апельсины за десертомъ. А у насъ всегда такъ много за десертомъ. У васъ нѣтъ вѣрно потому, что у васъ мало денегъ.
— Да, у меня очень мало, сказалъ Филиппъ.
— А у меня много. Я куплю что-нибудь для вашей жены; я лучше люблю, когда вы у насъ, чѣмъ Бланшъ, Рингудъ и этотъ Улькомъ; они никогда ничего мнѣ не дарятъ. Вы не можете, конечно, потому что вы очень бѣдны; но мы будемъ часто присылать къ вамъ разныя разности. Мнѣ хотѣлось бы апельсинъ, благодарствуйте. Въ нашей школѣ есть мальчикъ, его зовутъ Сёклингъ, онъ съѣлъ восемнадцать апельсиновъ и никому не далъ ни одного. Не правда ли какой жадный? Я всегда пью вино съ апельсинами. Благодарю. Какъ это вкусно! Но у васъ, вѣрно, не часто это бываетъ, потому что вы такъ бѣдны.
Я радъ, что дѣвочка Филиппа не могла понять, будучи въ такомъ нѣжномъ возрастѣ, комплименты, которыми осыпала её лэди Рингудъ и ея дочери. Комплименты восхитили мать, для которой и назначались, и не внушили тщеславія безсознательной малюткѣ. Что сказала бы вѣжливая мама, и сестры, еслибы слышали болтовню несчастнаго Фрэнклина? Простота мальчика забавляла его высокаго кузена.
— Да, сказалъ Филиппъ;- мы очень бѣдны, но мы очень счастливы и намъ всё-равно.
— Мадмоазель, нѣмецкая гувернантка, говоритъ, что она удивляется, какъ вы можете жить; и я не думаю, чтобъ вы могли, если бы ѣли, сколько ѣстъ она. Вамъ надо бы посмотрѣть, какъ много она ѣстъ. Фредъ, мой братъ, тотъ, который въ университетѣ, разъ вздумалъ посмотрѣть сколько можетъ съѣсть мадмоазель Вальфишъ; она два раза брала супу, два раза рыбы, потомъ взяла жареной баранины — нѣтъ, кажется говядины, а горохъ она ѣстъ ножомъ, и еще она ѣла малиновый пуддингъ, и пива сколько пила…
Что было бы дальше, мы не узнаемъ никогда, потому что, пока молодой Фрэнклинъ задыхался отъ смѣха при смѣшномъ воспоминаніи объ аппетитѣ мистриссъ Вальфишъ, его мать и сёстры пришли съ Шарлоттой изъ дѣтской и прекратили разговоръ милаго мальчика. Дамы уѣхали въ восхищеніи отъ Филиппа, Шарлотты, ихъ малютки. Всё было такъ прилично. Всё было такъ мило. Мистриссъ Фирминъ была такъ изящна. Знатныя дамы наблюдали за нею съ такимъ любопытствомъ, какое бробдингнагскія дамы обнаруживали, когда держали на ладони маленькаго Гулливера и смотрѣли, какъ онъ кланялся, улыбался, танцовалъ, вынималъ шпагу и снималъ шляпу, точно человѣкъ.
Мы не можемъ ожидать любви отъ родственника, котораго мы столинули въ иллюминованный прудъ и фракъ, панталоны и лучшія чувства котораго мы испортили. Разумѣется, всѣ Туисдены и Улькомы, смуглый супругъ предмета первой любви Филиппа, ненавидѣли, боялись и злословили его, называя его дикаремъ и чудовищемъ, грубіяномъ въ разговорѣ и обращеніи, грязнымъ, оборваннымъ по наружности, отъ котораго вѣчно несло табакомъ, который постоянно былъ пьянъ, вѣчно ругался, вѣчно хохоталъ, что дѣлало его нестерпимымъ въ порядочномъ обществѣ, Туисдены, во время пребыванія Филиппа за границей, очень почтительно и прилежно ухаживали за новымъ главою Рингудской фамиліи. Они льстили сэру Джону, ухаживали за милэди. Ихъ принимали въ городскомъ и деревенскомъ домѣ сэра Джона. Они приняли его политическія мнѣнія, какъ бывало принимали мнѣнія покойнаго пэра. Они никогда не пропускали случая ругать бѣднаго Филиппа и вкрадываться въ милость лорда Рингуда. Они никогда не отказывались отъ приглашенія сэра Джона и наконецъ страшно надоѣли ему и лэди Рингудъ. Она узнала какъ-то, какъ безжалоство мистриссъ Улькомъ обманула своего кузена, корда явился богатый женихъ. Потомъ узнали, какъ Филиппъ приколотилъ Улькома, молодого Туисдена, а прежнее предубѣжденіе начало проходить. Друзья Филиппа стали говорить Рингуду, какъ онъ ошибался въ молодомъ человѣкѣ, и описали его въ краскахъ болѣе благопріятныхъ. Туисденская семья такъ оклеветала Филиппа и представила его такимъ отвратительнымъ чудовищемъ, что неудивительно, если Рингуды избѣгали его. Сэру Джону случилось слышать отъ своего товарища, члена парламента, Трегарвана, совершенно другія вещи о нашемъ другѣ. Не безъ удивленія узналъ сэръ Джонъ отъ Трегарвана, какъ честенъ, благороденъ и кротокъ былъ этотъ человѣкъ, его его обобралъ негодный отецъ, которому онъ простилъ и которому даже помогалъ изъ своихъ ничтожныхъ средствъ, и какъ онъ храбро боролся съ бѣдностью, и какая у него миленькая жена и ребёнокъ. Такимъ образомъ Филиппъ нашолъ помощь, когда онъ нуждался въ ней, и пособіе, когда онъ былъ въ бѣдности. Мы сознаемся, что Трегарванъ былъ напыщенный человѣчекъ, что рѣчи его были скучны, а сочиненія вялы, но сердце у него было доброе. Его тронула картина, изображонная Лорой о бѣдности молодаго человѣка, о его честности и твёрдости въ трудныя времена. Мы видѣли какъ Европейское Обозрѣніе било поручено Филиппу. Потомъ нѣкоторые хитрые друзья Филиппа рѣшили, что его надо примирить съ его родственниками, которые были знатны и богаты и могли быть ему полезны. Потомъ Трегарванъ поговорилъ и сэромъ Джономъ, и встрѣча была устроена, гдѣ Филиппъ, противъ обыкновенія, не поссорился ни съ кѣмъ.
Потомъ явилось еще новое счастье по ходатайству моей жены у Трегарвана: Филиппу, который, если читатели не забыли, изучалъ адвокатуру, былъ поручонъ процесъ, доставившій ему средства содержать его семью четыре мѣсяца. Сестрица убѣждала Филиппа прилежно заняться адвокатурой.