Узнавъ, что дядя поручилъ стряпчимъ удостовѣриться, законно ли Филиппъ владѣетъ своимъ состояніемъ, Филиппъ чрезвычайно разстроился; онъ не могъ оцѣнить высокаго чувства нравственной обязанности, по которому дѣйствовалъ мистеръ Туисденъ. По-крайней-мѣрѣ онъ думалъ, что эти справки не должны производиться секретно; и такъ какъ онъ самъ держалъ себя открыто — слишкомъ открыто, можетъ статься — въ своихъ словахъ и своихъ поступкахъ, онъ былъ жестокъ къ тѣмъ, кто покушался обмануть его.
Это было невозможно, ахъ! нѣтъ, этого никогда не могло быть, чтобы чистая и кроткая Агнеса участвовала въ этомъ заговорѣ. Но отчего же её такъ часто не было дома въ послѣднее время? отчего сдѣлалась такъ холодна тётушка Туисденъ? Однажды, когда Филиппъ подходилъ къ дверямъ, рыбакъ оставлялъ прекраснаго лосося на кухнѣ. Раза два, въ пять часовъ, когда онъ заходилъ, въ передней былъ запахъ изъ кухни — какой рѣдко слышался въ этой передней. У Туисденовъ приготовлялся обѣдъ, а Филиппа не приглашали. Не получить приглашенія не было большимъ лишеніемъ; но кто были гости? Конечно, это всё были бездѣлицы; но Филиппъ чуялъ что-то недоброе въ запахѣ этихъ туисденскихъ обѣдовъ Ахъ! какая мука! Мущина можетъ перестать любить, но пріятно ли ему, если женщина перестанетъ его любить?
Итакъ, Филиппъ рѣшился съѣздить къ своей кузинѣ. Въ гостинницѣ онъ прочиталъ въ газетахъ о пріѣзжающихъ и узналъ, что мистеръ и мистриссъ Пенфольдъ жили въ домѣ подъ № 96, на Горизонтальной площади, а онъ зналъ, что его Агнеса живётъ у нихъ. Онъ отправляется на Горизонтальную площадь — миссъ Туисденъ нѣтъ дома. Онъ испускаетъ вздохъ и оставляетъ карточку. Онъ идётъ на Утёсъ и, разумѣется, черезъ три минуты встрѣчается съ Клинкеромъ. Кто когда бывалъ въ Брайтонѣ полчаса и не встрѣчался съ Клинкеромъ?
— Батюшка здоровъ? Его прежняя паціентка, лэди Джемини, здѣсь съ дѣтьми; какая ихъ куча! Вы пріѣхали здѣсь пожить? Ваша кузина, миссъ Туисденъ, здѣсь, съ Пенфолдами. Вчера на вечерѣ у Григсоновъ она была необыкновенно хороша; безпрестанно танцовала съ Чорнымъ Принцомь, Улькомомъ. Вѣрно я могу поздравить васъ. Шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ годового дохода теперь, и тринадцать тысячъ, когда бабушка его умрётъ; но эти негритянки какія-то безсмертныя. Кажется, дѣло рѣшено. Я видѣлъ ихъ сейчасъ на пристани, а мистриссъ Пенфольдъ читаетъ книгу въ бесѣдкѣ. Это — проповѣди; мистриссъ Пенфильдъ благочестивая женщина. Кажется, они и теперь еще на пристани.
Торопливыми шагами идетъ Филиппъ Фирминъ къ пристани. Запыхавшійся Клинкеръ не можетъ за нимъ поспѣть. Хотѣлось бы мнѣ видѣть лицо Филиппа, когда Клинкръ сказалъ, что «дѣло» рѣшено между миссъ Туисденъ и кавалеристомъ.
На пристани толпились няньки, гувернантки, дѣти; толстая женщина читала книгу въ одной изъ бесѣдокъ, но ни Агнесы, ни Улькома тамъ не было. Гдѣ могли они быть? Не покупали ли они эти глупые камешки, которыхъ покупаютъ всѣ? или не снимаютъ ли силуэты чорной краской? Ха-ха-ха! Улькомъ едва ли захочетъ, чтобы его лицо было нарисовано чорной краской: это вызвало бы непріятныя сравненія. Я вижу, что Филиппъ въ ужасно дурномъ саркастическомъ расположеніи духа.
Вдругъ маленькая собачка, съ краснымъ ошейникомъ, бросается къ Филиппу, визжитъ, прыгаетъ, и если я могу употребить это выраженіе — цалуетъ его руки, и глазами, языкомъ, лапами, хвостомъ показываетъ ему самый дружелюбный пріёмъ, Броуни, Броуни! Филиппъ радъ видѣть собачку, стараго друга, который столько разъ лизалъ его руку и прыгалъ къ нему на колѣна.
Махая хвостомъ, Броуни чрезвычайно проворно бѣжитъ передъ Филиппомъ, спускается со ступеней, подъ которыми блестятъ зеленыя волны и направляется въ спокойный уединённый уголокъ, какъ разъ надъ водою, откуда вы можете наслаждаться чуднымъ видомъ на море, на берегъ, на Морской Парадъ и на гостинницу Албіонъ, и гдѣ, еслибы мнѣ было лѣтъ двадцать-пятъ и не было у меня другого дѣла, я охотно провёлъ бы четверть часа съ предметомъ моей любви.
Пробираясь въ лабиринтъ свай, Броуни подбѣгаетъ въ молодой парочкѣ, смотрѣвшей на видъ, только-что описанный. Чтобы любоваться лучше этимъ видомъ, молодой человѣкъ положилъ свою руку, прехорошенькую маленькую руку въ самой щегольской перчаткѣ, на руку своей дамы, и Броуни подбѣгаетъ къ ней и визжитъ, какъ-будто говоря: «вотъ кто-то идётъ», а дѣвица говоритъ ему; «лягъ Броуни, лягъ».
— Нехороша это собака, Агнеса, говоритъ джентльмэнъ (съ курчавыми волосами), я подарю вамъ моську съ такимъ носомъ, на которомъ можно повѣсить шляпу. Слуга мой Рёмминсъ знаетъ одну такую. Вы любите мосекъ?
— Я обожаю ихъ, говорить его дама.
— Я непремѣнно подарю вамъ моську, еслибы мнѣ пришлось заплатить за неё пятьдесятъ фунтовъ. Настоящія моськи очень красивы, увѣряю васъ. Однажды въ Лондонѣ была выставка мосекъ и…
— Броуни, Броуни, прочь! кричитъ Агнеса.
Собака прыгаетъ на джентльмэна, высокаго джентльмэна съ рыжими усами и бородой.
— Пожалуйста не безпокойтесь, Броуни не укуситъ меня, говорятъ хорошо знакомый голосъ, звукъ котораго согналъ весь румянецъ съ розовыхъ щокъ миссъ Агнесы.
— Видите, я подарилъ моей кузинѣ эту собаку, капитанъ Улькомъ, говоритъ джентльмэнъ: — и эта маленькая собачонка помнитъ меня. Можетъ быть миссъ Туисденъ предпочитаетъ моську.
— Сэръ!
— Если у нея такой носъ, что на него можно повѣсить шляпу, это должно быть прехорошеньная собака, и я полагаю вы намѣрены очень часто вѣшать вашу шляпу на него.
— О Филиппъ!.. говоритъ дѣвица, но припадокъ ужаснаго кашля прерываетъ её.